Степной гость

[Златоглазый]

День проходил за днем, а ливневый год никак не желал заканчиваться. Над холмами, где стоял Старый Город, над высокими шпилями Новорска то и дело собирались грозы. Потемневшая степь гудела, дома ежились, теснились друг к другу, постанывали не то от страха, не от холодного порывистого ветра. Громаду туч рассекали фиолетовые молнии, а обезумевшие степные духи, мелкие и злобные (Афис звала их чобышами, на старом наречии) слетались к людскому жилью, плясали на крышах и скреблись в окна, желая оказаться ближе к нагретым очагам. Заслышав стук их копытц, Эстер докидывала в огонь поленья, раскладывала на полу засушенные травы, расплетала волосы. Инот и Требор, держась за руки, становились сзади, дабы придать дочери больше сил. Звуки песен, аромат курений, мощь женского тела и мудрость призванных хранителей заново отстраивали стены дома, закрывали прорехи, помогали крыше ощетиниться и сбросить с себя непрошеных гостей. Чобыши визжали от ярости, но в комнате рев очага заглушал их крики. В такие вечера Джейд старалась лишний раз не бродить по коридорам даже в компании Шушика и держалась у огня, благо, он горел и в спальне, и в гостиной, и в печи на кухне, и в изящном камельке в комнате Инот. Держать трубы холодными было нельзя – по ним чобыши могли попасть в дом. В ливневый год они становились особенно проворными.
Требор каждое утро делал переучет дров, хмурился, а затем садился за расчеты. Цифры хором утверждали, что, если верить привычным закономерностям, то злато-год уже должен быть в разгаре. Мужчина злился, огрызался на робкие замечания жены, что мир уж не тот, слюнявил карандаш и продолжал вести каллиграфическим почерком длинные строки. Эстер тоже выглядела все озабоченней. Одна лишь Афис оставалась спокойной. “Мир давно сошел со своей колеи, но он слишком юн и любопытен, чтоб умирать, он ищет новые тропы”, - говорила старуха, поглощая на завтрак неизменную крынку молока с темным хлебом. Джейд думала, что на месте мира ей тоже хотелось бы искать новые тропы (что бы не значило это слово), а не умирать, но лучше уж дождику скорее кончиться. Девочке не терпелось выйти из дома и увидеть Старый Город, холмы, Великую степь такими, какими они были здесь, а не в череде длинных, подслащенных ароматом курений, снов. Но, увы – в течение ливневого года никто, даже Эстер, не покидал пределы дома. Согласно древней традиции короткие вылазки в сарай и хлев мог совершать лишь один член семьи, играющий наименее важную роль в повседневных обрядах. Им давным-давно был избран Требор, который дважды в день, укутавшись в плащ, выныривал в скользкую белесую муть, дабы принести дров, позаботиться о выводке коз и собрать в курятнике свежие яйца. Сам он, конечно, ворчал, называя все это – пустыми предрассудками, однако Инот, завидев его по возвращении, выдыхала и мысленно благодарила хранителей. Считалось, что сезон дождей и туманов – это время, когда дюжина шагов за калитку может завести в степную глушь, в логово чобышей, а то и куда подальше.
Гостей в ливневый год тоже не слишком жаловали – не до веселья нынче, объясняла бабушка Инот. Но однажды в дубовую дверь все-таки постучали.

Тот вечер был тише обыкновенного. Гроза скрылась за горизонтом, снаружи шелестел мелкий дождь. Степь дышала мерно и глубоко, как человек, спящий здоровым сном после долгой горячки. Быть может поэтому Эстер, не дожидаясь отца, без колебаний откинула засов. Сапоги и дорожный плащ гостю велели оставить за порогом. Охотничий нож он сам положил у крыльца. Джейд, спрятавшись в углу за креслом, с любопытством разглядывала огромного мужчину с бородой. Он вошел, молча поклонился семье и тяжело опустился в кресло у камина. Остекленевшие глаза бездумно смотрели на огонь. Требор засуетился:
-Так, Инот. Человек пришел, распорядись… Эстер! Где Эстер?
-На кухне. В погребок спустись, - попросила жена.
-Вечно у вас беспорядок! И за ребенком приглядите. Где ребенок?
-Да здесь она, - бабушка заглянула за кресло, - не бойся, лапушка. Дядя просто очень долго шел и устал. Из дальних земель шел. Он отдохнет, и мы поговорим. Можешь тихонько посмотреть на дядю, но не мешать ему. Хорошо?
Джейд кивнула, выбралась из своего укрытия и подошла поближе. Одет мужчина был в странную, но, пожалуй, удобную одежду – в широкие штаны и такие же подвязанные тонкими шнурами рубахи. Ноги обмотаны широкими, износившимися тряпками. Его руки и лицо казались бурыми от въевшейся грязи. Выглядел незнакомец страшно, и девочка засомневалась – а вдруг это чобыш под видом странника проник в их дом? Но зла гость не творил. Он даже вряд ли осознавал происходящее. По крайней мере, лицо его не отражала ни единого порыва, ни единой искры, шедшей изнутри или снаружи.
-Откуда он?
-Издалека. Потерпи, детка, дядя сам все расскажет, дай только срок.
Требор вернулся с высокой темной бутылью . Инот налила в бокал золотистую жидкость с терпким ягодно-медовым ароматом.
-Твое здоровье, дорогой! –она пригубила напиток, кивнула гостю и протянула ему свой бокал, - ну-ка!
Мужчина не шевельнулся. Тогда Инот ловким движением приоткрыла ему рот и влила туда настойку. Незнакомец сглотнул, а спустя несколько мгновений заморгал.
-Легче, дорогой? Идем. Давай, осторожненько. Отмоем тебя, в порядок приведем.
Требор помог жене приподнять гостя, и они медленно заковыляли в сторону ванной комнаты. На входе мужчину перехватила Эстер, движением руки отправив мать приглядывать за пляшущими в печи кастрюлями. Омовение хозяйка всегда брала на себя.
Пока взрослые были заняты, Джейд бесцельно бродила по комнате, размышляя, почему их гость такой странный. Ведь в большинстве историй к героям приходили знакомые и, как правило, веселые люди.
-Они все такие, - ответил на ее мысли Шушик, устроившийся у каминной решетки с пряжей, – для этого дома тот, кто пришел с радостью или горем – друг, а кто пришел с запыленным сердцем да с дарами – гость.
-Разве можно запылить сердце? – удивилась девочка.
-Можно. Если брести слишком долго, можно и вовсе забыть, кто ты, откуда топаешь да зачем. Мало ли таких ходит… - домовой дух с досадой махнул рукой и, чуть помолчав, добавил, - Видишь огонь?
Джейд взглянула на окно. По вечерам, стоило сгуститься сумеркам, Инот с Эстер зажигали стеклянные светильники и ставили их на подоконник.
-Он, - объяснил Шушик, - далеко светит. Нынче время лихое, многие блуждают по лесам и степям. А наш дом на холме стоит, на перекрестие, со всех сторон виден. Путники собираются на свет, знают, что здесь и еду получат, и ночлег, и совет, куда путь держать. Платят за приют историями да всякими дарами. Откуда, думаешь, у нас столько книг? И остальное…
-М. А зачем они все вообще куда-то идут?
-Не стоять же соляными столбами. Вообще, после Великой Битвы все иначе, вот и людям не сидится в своих домах. А зачем – кто ж разберет, - Шушик недовольно дернулся, - убирай потом за ними. Нанесут дорожную пыль…
Домовой дух любил поворчать, но Джейд знала, что он не всерьез. К тому же, семья издавна привечает путников, еще с юности Афис.
Вскоре Эстер привела гостя обратно к очагу. Теперь мужчина уже не был так страшен - спутанные космы остригли и расчесали, грязь отмыли, длинные пожелтевшие ногти вычистили и аккуратно обрезали. Истрепанный дорожный костюм исчез в недрах корзины с грязным бельем, и его сменило просторное одеяние из некрашеной льняной ткани. Перед гостем поставили миску жирного бульона с куском мяса (блюдо, никогда не бывавшее на семейном столе), лепешку, щедро намазанную медом и непроцеженное козье молоко. Ел мужчина руками, жадно, но без лишней спешки.
-Мам, ты вилку с ножом забыла, - напомнила Джейд, но тут же получила от матери легкий шлепок. Требор хмыкнул, а Инот, оттащив внучку подальше, шепотом объяснила, что так положено – для гостей своя еда, свои порядки.
-И не вздумай спрашивать его имя. Гости издалече, пришедшие на три ночи, имен не называют. Поняла? А вот сама непременно представься, как дедушка учил.
Но представиться девочка не успела. Закончив трапезу, мужчина с облегчением выдохнул, потянулся, отвесил хозяев благодарственный поклон и несколько мгновений раскуривал трубку, поданную Требором. С каждым вдохом и выдохом лицо его розовело, глаза оживали, но, вместе с тем, будто затягивались легким туманом. А может Джейд это казалось из-за широких колечек дыма, плывущих над головой гостя. Так или иначе, он чувствовал себя лучше и начал рассказывать. Говорил гость целую ночь, днем спал, следующую ночь вновь говорил и следующий день спал, а третью ночь говорил до полуночи. Инот то и дело подносила ему мясо с бульоном, лепешку и молоко, а остальные слушали, разложив постели у камина. Для Джейд те ночи слились в одну – длинную, запутанную, щедрую на подробности и пеструю, как картинки из бабушкиных альбомов. Такой была история гостя.

Далеко-далеко, в полумире отсюда, стоит королевство Нергал, рассказывал мужчина, оглаживая бритые щеки. Я сам родился там и рос при дворе, в славные времена, когда король был сказочно богат, нищий – сказочно беден, а остальные, не глядя, принимали в свою жизнь и блага и невзгоды.
Со своим первым мечом я встречал чужестранцев. Тех, о которых спустя пару дней, гудел весь Нергал. Отцы говорили, что это посланцы звезд, матери звали их детьми океана, старики уверяли, что род живет в недрах земли. Но истина оказалась в ином. Они – три мужа и дева – пришли из вечности с великими дарами, развязали войну (говорят, в каждой корзине найдется свое отравленное яблочко) и вернулись в небытие. Нам говорили, дары принесут мир, счастье и процветание. По их задумке мы должны были из слепых котят в один миг обратиться в матерых мышеловов. Но дары нынче рассеяны по земле, а земля, того и норови, развалится на части. Ибо все знают – мир уж не тот, что прежде. Дороги петляют и размываются, часы путаются в собственных стрелках, селения то исчезают неведомо куда, то являются неведомо где. И гневаются боги. Гневаются от того, что, уходя, чужеземцы разрушили священный алтарь. Их пыталась остановить Златовласая дева, но Акки – божок хитрости, насмешки и лукавства, обрушил на нее стены святилища. Алтарь пал, а дева до сих пор погребена грудой камней.
Нынче в Нергале идет война. Тогда, с приходом чужеземцев, Колесо закрутилось быстрее, перед тем как застыть: богачи богатели, бедняки нищали, простой люд выходил на улицы, требуя хлеба. Чужеземцы подговаривали свергнуть короля, обещая выстроить новую жизнь в считаные дни. Но, вышедшие на площадь с мечами и вилами, поныне дерутся там. А ведуньие бормочут – Колесо стало, и гнев богов растянут на целую вечность.
Король не верит словам. Он верит стали. А посему я с небольшим отрядом послов был отправлен на край света, к самому Морю, в славный город Дубовиц. Сколько чудес я там видел – не передать! Увидел бы больше, но мы, вояки и ученые мужи, обрядились сватами к приморскому князю. Ибо король пожелал взять себе в жены его дочь, княжну Марийку, а в приданое – целое войско. Князь, узнав о нашем предложении, опечалился. Дочь он любил, к тому же, она была как две капли воды похожа на свою покойную мать и хранила силу материнского рода, некогда обитавшего на дне морском. Но, поразмыслив, князь согласился. И не диво: в те дни на всем побережье свирепствовал соляной мор, исцелить который могут лишь плоды редчайшего аразийского древа. Эти плоды и семена прислал наш король в дар свату. Три дня заседал Совет, и, наконец, дал согласие на брак. Сама же дева до того обрадовалась, что весь вечер во время прощального бала пела и плясала без остановки, а ночью помогала служанкам укладывать сундуки.
Наутро, в сопровождении войска, мы с княжной отправились в путь. Поначалу дорога была тихой, приближенные развлекали княжну разговорами и наслаждались ее красотой. Надо сказать, княжна совсем не похожа на северных женщин. И все ж хороша – роста она невысокого, мне, должно быть, едва по грудь, телом пышная, со смуглой ореховой кожей. А волосы у нее белые-белые, будто весь цвет солнышку отдали, взамен на розовые веснушки, что лучиками идут по лицу. И глаза – темно-синие с зеленцой, то мирные да мягкие, то страшные, будто пучина морская из них глядит.
Так вот. Ехали мы, ехали, да прознали разбойники, что деву везут, а с ней – наряды, драгоценности, все, что следует будущей королеве. Со всех концов стеклись грязнорукие, и напали не шайкой, а самой тьмой-да-тьмущей, что ни счесть. Смело сражались наши воины. Перебили злодеев, защитили княжну, но только и сами полегли в хладную землю. От доблестного войска горсть смельчаков осталась. Всю ночь думал я, как невесту с таким приданым везти, а на рассвете княжна сама повелела собрать уцелевших воинов. Завела с ними речь. До сих пор слово в слово помню:
-Светлого вам солнца, мужи! Слушайте меня нынче и слышьте в каждый миг во веки веков, ибо я – королева вам. Знаю думы ваши невеселые, знаю, что над мужем моим и нашим королевством нависли темные тучи. И негоже мне, морианке, входить в Северные врата дома моего налегке. А потому говорю вам: отцы седовласые, братья могучие, сыновья светлолицые, придите в мой шатер и на миг станьте тенью отца моего народа. И пусть самая главная казна откроет врата свои во благо королю и королевству.
Так говорила дева. А затем танцевала. И воины смотрели, как зачарованные и стояли, не шелохнувшись. Когда же княжна скрылась за пологом своего шатра, вслед за ней пошел юнец, что едва мог держать в руках меч. Затем вошел его брат, потом – дед, умудренный опытом командир. А следующим днем, ровно в полночь, княжна родила от них шестерых крепких сыновей. Она вскармливала детей семь дней и семь ночей – каждая грудь ее была увенчана тремя сосцами. К восьмому дню новорожденные уже вставали на ноги, ели мелко резаное мясо и называли свои имена. На десятый день они отправились на попечение отцов, а княжна вновь призвала воинов в свой шатер и вновь понесла сыновей. Ее дети были точь-в-точь как она сама – смуглые, белокурые, синеглазые, и вскоре мужчины сами не могли различить, где и чей отпрыск. Наш путь продолжался. Княжна рожала сыновей, которые росли в разы быстрее обычных детей до отрочества, а после нисколько не отличались от сверстников. Войско кормило и воспитывало их сообща, благо, пищи всегда находилось вдоволь. И нынче, куда не ступит нога княжны, всюду для нас открывается изобилие – жители деревень приносят молоко, муку и сласти, леса, через которые пролегает наш путь, полны жирных зайцев, ягод и грибов, реки кишмя кишат рыбой. А наша владычица и матерь неустанно рожает и баюкает сыновей. Верно говорят, что к стенам Нергала придет она с воинством, какого еще не видел мир, и будет подавлен бунт, и воцарится вечный покой в нашем королевстве.
Гость вздыхал, откашливался, ел. Воинство, дева-мать, светлолицые княжичи остались где-то далеко за его спиной, среди степных дорог и пролесков. Сам же он двигался вперед, то верхом, то пешком, то на встречных повозка. Ибо получил приказ от королевского гонца как можно скорее возвратиться на Север. Ведь король знает не только как прекратить войну в королевстве, но и как вернуть всему миру покой и процветание – продолжал мужчина. Он сам писал мне об этом. И в первую очередь нам необходимо собрать воедино все рассеянные по землям дары от тех чужестранцев, ибо чрез эти дары явился хаос, чрез них же явится и гармония. Кроме того, мне следует помочь королю отыскать талантливейших мастеров, способных восстановить разрушенный алтарь. Ибо ходят слухи, что они уж родились на этой земле. И найти их следует раньше, чем это сделают наши соседи… Вы, верно, не знаете. Рядом с с Нергалом есть маленькое, но могучее королевство Абрамаз. Правят им великие колдуны и шаманы – люди Силы. Да так правят, что все жители Абрамаза рождаются со своими талантами, и, повзрослев, с лёгкостью находят им применение. А каждую луну верховный колдун поднимается на главную башню, поет свою песню, и на голос его со всех сторон света стекаются самые одаренные люди, от кухарок до поэтов, от известных умельцев до малых детей, чьи всходы лишь пробиваются сквозь толщу земли. Король опасается, что и наши будущие спасители заслышат песню и уже никогда не попадут в Нергал, ибо ни доброй волей, ни пленом не возвращаются из-за стен Абрамаза. Я знаю, мой путь будет длинным, но – да услышат меня боги – недолгим. Ибо мир уже не тот, и незыблемость тверди уступает легкому воздуху и тягучим туманам.

Джейд вновь не успела задать все накопившееся вопросы. Ее, сонную, бабушка на руках отнесла в спальню, уложила и сама легла рядышком на широкую кровать. Требор и Афис тоже покинули гостиную, пока Эстер готовила отвар, призванный укрепить силы гостя.
-А где мама? – спросила девочка, в полудреме наткнувшись на острый бабушкин локоть.
-Она с дядей. Лечит его.
-Травками?
-Нет, детка, там лечение посерьезней будет. Она его раны промывает да шьет. Спи, детка, спи. Подрастешь, и тебя искусству врачевания обучат.
Мужчина покидал дом на рассвете. Эстер еще ночью проводила его и теперь крепко спала на ковре у камина. Гость помешкал, задержавшись взглядом на спутанных прядях ее волос, раскиданных по широкой обнаженной спине. Начинало светать, хотя солнце еще не встало. Следовало торопиться. Мужчина взял с подоконника положенный гостинец и взамен оставил свой, затем вышел в коридор. Уже у двери гость услышал, как его окликнули. По полу босиком топала девчушка в ночной рубашке.
-А куда вы идете?
-Дальше иду. В Нергал, - он опустился на корточки и с любопытством оглядел ребенка, будто впервые за эти дни увидел его, - Ты чего не спишь?
-Услышала, как вы встали. Я забыла, бабушка Инот велела представиться. Меня Джейд зовут, - девочка сделала реверанс. Мужчина нахмурился, будто что-то вспоминая.
-Джейд… Джейд… ну, да, конечно! Джейд из дома на перекрестии!
-Да, так наш дом зовут. Откуда вы знаете?
-Он говорил! – возбужденно отозвался гость, -Помню! Так и говорил: там будет жить дама в летах, старый воин, женщина и маленькая Джейд – вот ее запомни как следует, Джейд из дома на перекрестии. Расскажешь. Дочка моя. У них детей до первого дара прячут, вот и не свиделись, - с его губ поспешно срывались строки, сказанные попутчиком у костра.
-Это про папу? Вы что, папу моего видели? – девочка растерянно хлопала ресницами, пытаясь понять, явь это, сон или история, в которую она случайно забрела из широкого коридора.
-ВозможноТы и впрямь очень на него похожа.
-А бабушка Инот говорила, что папу толкнул на свою дорожку страшный Гринхолл, и он теперь всегда будет скитаться, до самой смерти.
Мужчина усмехнулся и пробормотал что-то в духе – “ох уж эти бабушки…”, затем погладил малышку по затылку.
-. Нет, малышка, Гринхолл до него не добрался. Серодорожников я видел, чистой воды безумцы. А твой отец был в своем уме. Я ехал к морю, он шел на север, возможно – в Нергал. Не знаю, зачем. Мы встретились на распутье, у ночного костра . Твой отец рассказывал, что когда-то жил в городе, что-то писал, читал. С книжниками так бывает – днями корпят над закорючками, а потом вдруг уходят, боги ведают под чьими крылами и с чьим благословением.
-А какой он?
-Папа? Да обыкновенный. С черными от золы пальцами – мы пекли картошку, в кожаной куртке, подбитой мехом. Она, знать, не слишком грела. Там, где мы были, ветра дуют изо дня в день со всех сторон сразу. Еще, помню, у него страшно скрипели сапоги. Скрип да скрип. А развлекался он тем, что мастерил губные гармошки из рябины. Одну я оставил с другими дарами у очага. Отец твой, правда, при мне не играл, боги ведают, годится ли эта штука… - мужчина вздохнул и плотнее завернулся в плащ, - Все, детка, время отправляться в путь. Привет тебе от папы и благословение, - гость на миг замер, ожидая вопроса “И где привет с благословением?!”, вечно задаваемый знакомыми ему ребятишками, но девочка молчала. Тогда, добавив – “Вот они!” – мужчина сделал причудливое движение рукой, рисуя не то охранный, не то благодарственный символ. Впоследствии, будь у него возможность помнить, гость поклялся бы своими и чужими хранителями, что делал это движение в первый и, пожалуй, в последний раз.
Но стоило шагнуть за калитку, в разбухшую от дождя траву, как он позабыл все, кроме указанной Требором дороги. В предрассветной дымке гость взмок, побледнел, и, побратавшись с туманом, позволил ветрам нести себя вперед, к жемчужному рассвету и багровому краю сумрака, домой, на северо-восток.

@темы: проводник_миров, сказки_малые_о_большой