В последние месяцы читала, в основном, довольно легкую литературу, хоть и весьма приятную - "Шоколад", "Хорошо быть тихоней", "Прислуга". Сейчас читаю "Степного волка" Гессе и наслаждаюсь. Изголодалась по классике. На самом деле, прочитать я должна была его курсе на 4-м, но - не сложилось. И, как мне кажется, это к лучшему: тогда я бы не поняла и заскучала б, а значит - вряд ли стала бы перечитывать. Сейчас глотаю каждую строчку. Мне кажется, там много о Тени и вообще о принятии себя полностью. А это тема мне сейчас очень близка. Похоже, где-то и что-то я в своих представлениях излишне упростила, и не все мои субличности с этим согласны.
Вот, прекрасно же:
немного Гессе"Тело каждого человека цельно, душа – нет. Поэзия тоже, даже самая изощренная, по традиции всегда оперирует мнимоцельными, мнимоедиными персонажами. В поэзии, существовавшей до сих пор, специалисты и знатоки ценят выше всего драму, и по праву, ибо она дает (или могла бы дать) наибольшую возможность изобразить «я» как некое множество – если бы не грубая подтасовка, выдающая каждый отдельный персонаж драмы за нечто единое, поскольку он пребывает в непреложно уникальной, цельной и замкнутой телесной оболочке. Выше всего даже ценит наивная эстетика так называемую драму характеров, где каждое лицо выступает как некая четко обозначенная и обособленная цельность. Лишь смутно и постепенно возникает кое у кого догадка, что все это, может быть, дешевая, поверхностная эстетика, что мы заблуждаемся, применяя к нашим великим драматургам великолепные, но не органические для нас, а лишь навязанные нам понятия о прекрасном, понятия античности, которая, отправляясь всегда от зримого тела, собственно, и изобрела фикцию «я», фикцию лица. В поэзии Древней Индии этого понятия совершенно не существует, герои индийского эпоса – не лица, а скопища лиц, ряды олицетворений [33]. И в нашем современном мире тоже есть поэтические произведения, где под видом игры лиц и характеров предпринимается не вполне, может быть, осознанная автором попытка изобразить многообразие души. Кто хочет обнаружить это, должен решиться взглянуть на действующих лиц такого произведения не как на отдельные существа, а как на части, как на стороны, как на разные аспекты некоего высшего единства (если угодно, души писателя). Кто посмотрит так, скажем, на «Фауста», для того Фауст, Мефистофель, Вагнер и все другие составят некое единство, некое сверхлицо, и лишь в этом высшем единстве, не в отдельных персонажах, есть какой-то намек на истинную сущность души. Когда Фауст произносит слова, знаменитые у школьных учителей и вызывающие трепет у восхищенного обывателя: «Ах, две души в моей живут груди.», он, Фауст, забывает Мефистофеля и множество других душ, которые тоже пребывают в его душе. Да ведь и наш Степной волк полагает, что носит в своей груди две души (волка и человека), и находит, что уже этим грудь его пагубно стеснена. То-то и оно, что грудь, тело всегда единственны, а душ в них заключено не две, не пять, а несметное число; человек – луковица, состоящая из сотни кожиц, ткань, состоящая из множества нитей. Поняли и хорошо знали это древние азиаты, и буддийская йога открыла целую технику, чтобы разоблачить самообман личности. Забавна и разнообразна игра человечества: самообман, над разоблачением которого Индия билась тысячу лет, – это тот же самообман, на укрепление и усиление которого положил столько же сил Запад.
<....>
Гарри никогда не стать снова целиком волком, да и стань он им, он бы увидел, что и волк тоже не есть что-то простое и изначальное, а есть уже нечто весьма многосложное. И у волка в его волчьей груди живут две и больше, чем две, души, и кто жаждет быть волком, тот столь же забывчив, как мужчина, который поет: «Блаженство лишь детям дано!» [35] Симпатичный, но сентиментальный мужчина, распевающий песню о блаженном дитяти, тоже хочет вернуться к природе, к невинности, к первоистокам, совсем забыв, что и дети отнюдь не блаженны, что они способны ко многим конфликтам, ко многим разладам, ко всяким страданьям.
Назад вообще нет пути – ни к волку, ни к ребенку. В начале вещей ни невинности, ни простоты нет; все сотворенное, даже самое простое на вид, уже виновно [36], уже многообразно, оно брошено в грязный поток становления и никогда, никогда уже не сможет поплыть вспять. Путь к невинности, к несотворенному, к Богу ведет не назад, а вперед, не к волку, не к ребенку, а ко все большей вине, ко все более глубокому очеловечению. И самоубийство тебе, бедный Степной волк, тоже всерьез не поможет, тебе не миновать долгого, трудного и тяжкого пути очеловечения, ты еще вынужден будешь всячески умножать свою раздвоенность, всячески усложнять свою сложность. Вместо того чтобы сужать свой мир, упрощать свою душу, тебе придется мучительно расширять, все больше открывать ее миру, а там, глядишь, и принять в нее весь мир, чтобы когда-нибудь, может быть, достигнуть конца и покоя. Этим путем шел Будда, им шел каждый великий человек – кто сознательно, кто безотчетно, – кому на что удавалось осмелиться. Всякое рождение означает отделение от вселенной, означает ограничение, обособление от Бога, мучительное становление заново. Возвратиться к вселенной, отказаться от мучительной обособленности, стать Богом – это значит так расширить свою душу, чтобы она снова могла объять вселенную".Перечитываю и много думаю о расширении души. О том, чтобы начать если не со всего мира, то с фрагментов самой себя. К слову, сканировала, почему мне резко стало так плохо. Увидела, как отпихиваю свою Внутреннюю Женщину, своего Внутреннего Ребенка и еще каких-то товарищей и тень с криками - "Пошли вон, вы мне не нравитесь!". Вышла из медитации, пожала плечами, подумала - фигня, а не сканирование! И только вчитавшись в Гессе вернулась к этой картинке. Ну, в общем, да, с чего мне радоваться, если я большую часть проявлений самой себя не вижу и не принимаю (что, к слову, и мускульный тест подтвердил).
И сейчас мне почему-то вспоминается, как в детстве, лет в 5-6 я смотрела на конфетный фантик, где была изображена милая маленькая девочка с котенком. Аккуратненькая, славная, улыбающаяся. Очень хорошая девочка. Я смотрела на нее и думала - "Вот такой я всегда должна быть!". Меня постоянно упрекали в непослушании, неаккуратности, эгоизме. Потом помню, как я приходила из детского сада после выступления музыкантов, их приглашали из филармонии, и говорила про саму себя: "Музыка была так прекрасна, что с тех пор она всегда слушалась и вела себя хорошо" - тогда музыку я еще слышала и она действительно куда-то уносила меня. И после этого хотелось всегда быть хорошей. Держать обещания как-то не получалось дольше одного дня. Чуть позже бабушка учила меня молиться. И когда мне становилось грустно, я представляла себя девочкой в светлой рубашке и как Бог гладит меня по волосам (волосы тогда у меня были папины - слегка золотистые). И на голове у меня почему-то всегда очень ровный пробор. Кажется, это уже в младшей школе, я тогда и до 15 лет носила только заплетенные волосы, мысль о том, что они растреплятся почему-то вызывала ужас. Причем не у мамы или бабушки, а у меня самой. Этот же образ - в рубашке с ровными пробором и Богом, глядящем по голове еще долго приходил - в подростковом возрасте я уже знала, что я почти та самая девочка с конфетного фантика - правильная, добрая, умная и хорошая. Даже когда ругалась с родителями. Потом, правда, был алкоголь, сигареты и друзья в рок-клубе, но это все оказывалась немного сверху, как будто фломастером картинку раскрасили. А под ней все равно - "Я - хорошая" и - фантик. Даже в маминых глазах, к слову, ибо к подростковым экспериментам она была лояльна. Я же получала больше кайфа от самого факта, я такая крутая - тусуюсь в клубе и лазаю по заброшкам, чем от самих процессов. В процессах меня словно и не было. Этакая мимикрия. Может, потому ни с кем из тех друзей я не прообщалась больше года...
Обертка начала слетать в прошлом году. Ведь хорошие девочки с котятами не могут ненавидеть и желать зла и быть мстительными. Но он, этот фантик, все еще маячит перед глазами. И неясно пока, что и как с ним делать.
Изнутри порой поднимается злость, обычно после того, как я говорю, что позволяю себе ее чувствовать. На кого злюсь - неясно. Но становится очень плохо - злость распирает изнутри, голова кружится, потом идет дикая усталость и апатия - пальцем не шевельнуть. Потом злость уходит и становится легче. Кажется, своим детям я буду покупать какие-то другие конфеты в других фантиках...
P. S. - на самом деле, вместо этого поста я должна была валяться на диване и работать со всеми этими темами в тете, но работать с собой трудновато мне и начинается - вот сейчас напишу... Ну, хоть, мысль сформулировала.